Продолжение. Часть I
Герард Доу. Ростовщик. 1664 г.
Добро пожаловать в ад
В гуманистической футурологии Тоффлера предполагалось, что постиндустриальное общество будет отличаться от цивилизации «второй волны» особой ролью науки, образования и культуры, а его центральным социальным институтом будет не промышленное предприятие, а университет. Это представление лежит в русле веберовской социологии современного капитализма.
Однако «неолиберальная волна» толкнула развитие Запада на иной путь. На тот, который в споре с Вебером предсказывал Г. Зиммель — путь к господству «ростовщика», спекулятивного финансового капитала. Главными институтами стали не университет и лаборатория, а биржа и банк, соединенные в глобальную сеть. Как сказал философ, «деньги — родина безродных».
О том споре Вебера с Зиммелем А.С. Панарин писал: «В отличие от немецкого мыслителя М. Вебера, еврейский мыслитель Г. Зиммель изначально представлен в позиции последовательного глобалиста, ибо имманентная логика денежного обмена, которую он выдает за универсальную, ведет в направлении от локальных местных рынков к национальному, а от него — к не знающему границ мировому рынку». В этом вопросе Вебер спорил с Зиммелем и Марксом — но на данный момент прав оказался Зиммель. Ростовщик взял верх и пока что держит человечество за горло.
Это — трагедия человечества, неожиданный поворот в точке бифуркации. Панарин подчеркивает именно мировоззренческую сторону этого сдвига, о которой у нас почти не говорят:
Но дело не в простой агрессии денежного мешка. Речь идет об историческом реванше, о мести ростовщика, которую изобразил Шекспир в образе Шейлока.
Вебер предупреждал:
Месть париев, захвативших экономическую власть над миром, страшна тем, что она уже направлена вовсе не на подчинившийся им «пуританский капитализм», а на все «небуржуазное» человечество. А чтобы его обезоружить, этот мстительный глобальный Шейлок уничтожает интеллектуальные и духовные структуры человечества.
Панарин пишет:
Именно это мы и наблюдаем: повсеместно, где утвердился диктат неолиберализма, «тотальная деинституционализация» общества начинается с ухудшения массового образования — со снижения уровня школьных программ, отказа от дисциплинарного принципа классической школы, принижения статуса учителя, разрушения уклада школьного товарищества и дегероизации сознания молодежи, насаждения культа силы и вседозволенности как нормы жизни.
В России долгое время власти и общество закрывали на эти проблемы глаза. В результате оказались перевернуты, по выражению С.Е. Кургиняна[10], «принципы добра и зла, принципы морали и порока. Дальше все пошло вразнос».
Целые регионы страны оказались криминализованы, на больших территориях стабильно воспроизводятся серые зоны, с явным огосударствлением преступных структур. Пример — положение на Дальнем Востоке, где господствует организованная преступная группировка «Общак» со штаб-квартирой в Комсомольске-на-Амуре. Здесь возник анклав, который находится под управлением международного преступного синдиката, в котором участвуют японская мафия «якудза» и китайские «триады», сеть влияния которых давно уже стала глобальной.
Вот что пишет В.С. Овчинский[11]:
То, что экономическое господство спекулятивного капитала позволило ему, наконец, заключить прочный союз с преступным миром, стало настоящей трагедией человечества. Союз париев «верха» и париев «дна» становится силой, с которой невозможно справиться традиционными правовыми методами.
Этот союз соединил две мощные финансовые и организационные структуры — легальную и теневую, придав им новые степени свободы и маневра. У верха — в распоряжении большие административные и интеллектуальные ресурсы, а у преступного низа — мощные силовые средства, организованные вооруженные банды.
В ряде стран такой союз возникал на короткое время, и для его демонтажа от государства и общества требовались чрезвычайные усилия и жертвы. В России альянс торгово-финансового капитала (в том числе международного) с преступным миром возник в ходе Первой Мировой войны, и ни царское, ни Временное правительство ничего не могли сделать с диктатом мафии и коррупцией. Это, кстати, стало важным фактором поддержки большевиков, программа которых позволяла избавиться от этой раковой опухоли (эта историческая память питает нынешний антикоммунизм российского криминального капитала). В США альянс финансового капитала с мафией в 20-30-е годы был умиротворен компромиссами, за которые приходится платить и сегодня.
Для России нынешнее возрождение союза капитала и мафии, усиленного глобальными связями, может сыграть фатальную роль.
И дело не только в попрании права, закона и морали. Этот союз «верха и низа» определенно дал «социальный заказ» на разрушение мировоззренческих основ нашей культуры и всех ее проявлений — от эстрадной песни до навыков обыденного поведения. Факт, что уже двадцать лет телевидение явно работает на принижение общей культуры и нравственности и на внедрение антигуманных и антирациональных установок массового сознания. Деньги для оплаты этого заказа есть — значит, рынок его выполняет.
Панарин пишет о той части культурной элиты, которая выполняет этот заказ:
Что ждет на этой траектории развития обычного гражданина? Абсолютная беззащитность от любого бандита или даже мелкого преступника, от любого коррумпированного чиновника или милиционера.
Сейчас каким-то ограничением этого произвола или патологического садизма служит инерция общей советской культуры. Но эта инерция скачкообразно ослабевает с выходом на арену новых постсоветских поколений. Среднего человека в России, не нашедшего покровительства мафии или влиятельного чиновника, ждет ад кромешный, безумные страдания — при полной утрате всяких навыков самоорганизации и самозащиты — будут массовыми. На всей территории России может воцариться ситуация, которую пережили русские в дудаевской Чечне 1992-1994 гг.
При этом нет надежды на то, что культура и нравственность людей восстановятся в той степени, которая необходима для самоорганизации. Произошло «сжатие времени», возник новый тип эволюции всех систем, к которому люди просто не могут сами приспособиться. Культурные нормы и типы поведения изменяются через хаос — в ходе перманентной революции. Эти изменения непредсказуемы, они реализуются через цепные процессы, нелинейно. В Интернете можно найти записи личных историй людей, переживших разгул «огосударствленной» преступности в Чечне, которую режим Ельцина превратил в экспериментальную «серую зону». Никто не решился издать эти поучительные истории. Из них видно, что приспособиться к этой постмодернистской преступности, поддерживаемой новым глобальным порядком, в принципе невозможно. Для этого надо было бы отбросить все прежние человеческие нормы, отношения, привязанности.
Проблема и в том, что психологические защиты населения России рухнули моментально с ликвидацией «железного занавеса». Китай и Индия защищены национализмом — там успели «собрать» нации, а в СССР этот процесс был сорван «ренессансом космополитизма» еще в 60-е годы. Гуманитарная элита фактически предала народ, перейдя в цивилизационной войне на сторону противника. Обществоведение тоже в основном заняло антисоветскую позицию, что в реальной ситуации оставило беззащитным сознание «мирного населения».
В этих условиях ожидать быстрой самоорганизации не приходится.
Сейчас мы вслед за Западом втягиваемся в новую культурную эру — постмодерн. Он означает новые удары по нашему сознанию, к которым надо готовиться. Постмодерн вообще отменяет проблему истины, смешивает все нормы и правила.
Недаром в докладе Римского клуба «Первая глобальная революция» (1991) сделан такой многозначительный вывод: «Болезни человечества являются отражением современной опасной тенденции к всеобщему помешательству».
Но это не значит, что мы в этой тенденции должны бежать быстрее всех.
Беда в том, что мы в осознании опасностей такого рода очень сильно отстаем и от Запада, и от Востока. Там по-разному, но прагматически пришли к выводу, что мир за последние сто лет очень усложнился, а сознание людей стало менее устойчивым — сдают свои позиции и религия, и традиции, и мораль. В поисках методов стабилизации сознания Запад резко расширил научные исследования — и сложности мира, и законов сознания и подсознания. Восток мобилизует свои культурные ресурсы — философию, литературу, осваивает и западные научные подходы. Достойный изучения пример — быстрое создание в Китае крупномасштабной индустрии кинематографии, продукция которой по своим техническим и эстетическим качествам не уступает голливудской — и вытесняет ее с национального рынка.
А мы в нашем кризисе увязли, как в болоте. Не только не продвинулись вперед, но и растеряли те заделы, которые имели.
Режим, установившийся в России после поражения СССР в холодной войне, стал исповедовать идеологию неолиберализма и глобализации в ее крайнем выражении. Россия обладает большими природными богатствами, но в то же время слишком велика, чтобы ее можно было интегрировать в периферию Запада. Поэтому для ее разрушения и превращения в бесструктурную зону глобального «пространства» применяются особенно жесткие технологии, в том числе в сфере сознания.
Глобализация привела к взрывному развитию антисоциальной и антигуманной философии и морали, консолидировала ее носителей и выразителей. Как будто все темные и низменные силы, которые до этого прятались в порах общества и на социальном дне, вдруг вышли на улицу и атаковали прежний порядок. Это революция отщепенцев, ставшая возможной благодаря важным прорывам в технологии, эта революция регрессивна, это революция гуннов.
Россия переживает не просто взрыв преступности, жестокости и бессмысленного насилия. Длительный кризис многих сделал черствыми, заставил спрятаться в индивидуальной скорлупе. В сознание молодежи уже почти двадцать лет внедряются идеи социал-дарвинизма, который всегда отвергался русской культурой. И не только идеи, мировоззренческие установки и нравственный хаос, но и активная «практическая» алчность, жестокость, культ тупой силы.
Оборотной стороной социал-дарвинизма стало внедрение в России системы потребностей, несовместимых с жизнью страны и народа. Последние 15 лет граждане России были объектом небывало мощной и форсированной пропаганды образа жизни западного общества потребления. Произошло “ускользание национальной почвы” из-под производства потребностей, и они стали формироваться в центрах мирового капитализма. По замечанию Маркса, такие общества можно “сравнить с идолопоклонником, чахнущим от болезней христианства” — западных источников дохода нет, западного образа жизни создать невозможно, а потребности западные.
Эта культурная мутация стала одной из причин глубокого кризиса.
Кроме того, в российской элите под давлением ее западных наставников происходит интеллектуальный регресс, сдвиг от идей Просвещения к антирационализму. Доверие к самым абсурдным обещаниям, суеверные, антинаучные взгляды стали нормой общественной жизни. Произошла архаизация сознания образованных людей. Люди перестали различать главные категории, необходимые для принятия решений (например, категории цели, ограничений, средств и критериев), почти разучились оценивать масштаб проблем. Такое состояние общества есть одна из главных угроз самому существованию России как целостной страны и культуры.
Конечно, сходные процессы наблюдаются и на Западе, там это уклончиво называют постмодернизмом. Но в России они приняли такие радикальные формы, что правильнее было бы говорить не о постмодерне, а о контрмодерне — регрессе к дологическому типу мышления. В России были созданы условия, несовместимые с воспроизводством жизни. Эти условия парализовали общество и блокировали его способность к сопротивлению планам глобализации.
Однако «неолиберальная волна» толкнула развитие Запада на иной путь. На тот, который в споре с Вебером предсказывал Г. Зиммель — путь к господству «ростовщика», спекулятивного финансового капитала. Главными институтами стали не университет и лаборатория, а биржа и банк, соединенные в глобальную сеть. Как сказал философ, «деньги — родина безродных».
О том споре Вебера с Зиммелем А.С. Панарин писал: «В отличие от немецкого мыслителя М. Вебера, еврейский мыслитель Г. Зиммель изначально представлен в позиции последовательного глобалиста, ибо имманентная логика денежного обмена, которую он выдает за универсальную, ведет в направлении от локальных местных рынков к национальному, а от него — к не знающему границ мировому рынку». В этом вопросе Вебер спорил с Зиммелем и Марксом — но на данный момент прав оказался Зиммель. Ростовщик взял верх и пока что держит человечество за горло.
Это — трагедия человечества, неожиданный поворот в точке бифуркации. Панарин подчеркивает именно мировоззренческую сторону этого сдвига, о которой у нас почти не говорят:
«Монетаризм — больше чем одно из экономических течений. Он является сегодня, может быть, самой агрессивной доктриной, требующей пересмотра самих основ человеческой культуры — отказа от всех традиционных сдержек и противовесов, посредством которых любое общество защищалось от агрессии денежного мешка… Все прежние моральные добродетели, заботливо культивируемые человечеством на протяжении всей его истории, отныне осуждены в качестве протекционистской архаики, мешающей полному торжеству обмена».
Но дело не в простой агрессии денежного мешка. Речь идет об историческом реванше, о мести ростовщика, которую изобразил Шекспир в образе Шейлока.
Вебер предупреждал:
«Для английских пуритан современные им евреи были представителями того… капитализма, который вызывал у них ужас и отвращение. (По существу… еврейский капитализм был спекулятивным капитализмом париев, пуританский капитализм — буржуазной организацией трудовой деятельности)».
Месть париев, захвативших экономическую власть над миром, страшна тем, что она уже направлена вовсе не на подчинившийся им «пуританский капитализм», а на все «небуржуазное» человечество. А чтобы его обезоружить, этот мстительный глобальный Шейлок уничтожает интеллектуальные и духовные структуры человечества.
Панарин пишет:
«Создается впечатление, что буржуа, связанные со спекулятивным капиталом, решили дать бой классическому интеллектуализму, от которого они всегда ждали каверз и подвохов. Они решили так перестроить концепт постиндустриального общества, чтобы он служил общественному возвышению именно их класса, а не «враждебной культуре интеллектуалов», искони ставящей буржуазные ценности под сомнение».
Именно это мы и наблюдаем: повсеместно, где утвердился диктат неолиберализма, «тотальная деинституционализация» общества начинается с ухудшения массового образования — со снижения уровня школьных программ, отказа от дисциплинарного принципа классической школы, принижения статуса учителя, разрушения уклада школьного товарищества и дегероизации сознания молодежи, насаждения культа силы и вседозволенности как нормы жизни.
В России долгое время власти и общество закрывали на эти проблемы глаза. В результате оказались перевернуты, по выражению С.Е. Кургиняна[10], «принципы добра и зла, принципы морали и порока. Дальше все пошло вразнос».
Целые регионы страны оказались криминализованы, на больших территориях стабильно воспроизводятся серые зоны, с явным огосударствлением преступных структур. Пример — положение на Дальнем Востоке, где господствует организованная преступная группировка «Общак» со штаб-квартирой в Комсомольске-на-Амуре. Здесь возник анклав, который находится под управлением международного преступного синдиката, в котором участвуют японская мафия «якудза» и китайские «триады», сеть влияния которых давно уже стала глобальной.
Вот что пишет В.С. Овчинский[11]:
«По данным МВД России, «Общак» контролирует более 300 предприятий Дальнего Востока (причем наиболее прибыльных), в том числе 50 предприятий федерального значения. Под колпаком преступного сообщества — торговля автомобилями, морской промысел, торговля лесом, морские транспортные перевозки, розничная торговля бензином и конечно же такие нелегальные сферы, как проституция, кражи и угоны автотранспорта, вымогательство и т.д… По результатам прокурорской проверки, половина школ Комсомольска-на-Амуре находится под контролем «Общака»… В половине городских школ помимо официальных директоров существуют и теневые — так называемые смотрящие. Это старшеклассники, ученики тех же школ, которые являются членами структур «Общака»…
В начале 1990-х годов при полном попустительстве и даже поддержке местных властей в окрестностях Комсомольска-на-Амуре [были организованы] лагеря по типу пионерских. Там подростки, как правило из трудных семей, проходили спортивную подготовку и обучались азам воровского дела… Члены «Общака» обложили данью одну из воинских частей пулеметно-артиллерийской дивизии, расквартированной в Приморье… Члены молодежного крыла «Общака» вели настоящую охоту на солдат и офицеров за пределами воинской части, избивали их и отбирали деньги, которые потом шли в бюджет «организации».
То, что экономическое господство спекулятивного капитала позволило ему, наконец, заключить прочный союз с преступным миром, стало настоящей трагедией человечества. Союз париев «верха» и париев «дна» становится силой, с которой невозможно справиться традиционными правовыми методами.
Этот союз соединил две мощные финансовые и организационные структуры — легальную и теневую, придав им новые степени свободы и маневра. У верха — в распоряжении большие административные и интеллектуальные ресурсы, а у преступного низа — мощные силовые средства, организованные вооруженные банды.
В ряде стран такой союз возникал на короткое время, и для его демонтажа от государства и общества требовались чрезвычайные усилия и жертвы. В России альянс торгово-финансового капитала (в том числе международного) с преступным миром возник в ходе Первой Мировой войны, и ни царское, ни Временное правительство ничего не могли сделать с диктатом мафии и коррупцией. Это, кстати, стало важным фактором поддержки большевиков, программа которых позволяла избавиться от этой раковой опухоли (эта историческая память питает нынешний антикоммунизм российского криминального капитала). В США альянс финансового капитала с мафией в 20-30-е годы был умиротворен компромиссами, за которые приходится платить и сегодня.
Для России нынешнее возрождение союза капитала и мафии, усиленного глобальными связями, может сыграть фатальную роль.
И дело не только в попрании права, закона и морали. Этот союз «верха и низа» определенно дал «социальный заказ» на разрушение мировоззренческих основ нашей культуры и всех ее проявлений — от эстрадной песни до навыков обыденного поведения. Факт, что уже двадцать лет телевидение явно работает на принижение общей культуры и нравственности и на внедрение антигуманных и антирациональных установок массового сознания. Деньги для оплаты этого заказа есть — значит, рынок его выполняет.
Панарин пишет о той части культурной элиты, которая выполняет этот заказ:
«Главная их цель — морально разрушить и обескуражить общество, лишить его способности нравственного суждения, перевернуть систему оценок. Судя по многим признакам, монетаристская «революция отщепенцев» является действительно мировой. Поскольку она смазывает все качественные различия, касающиеся происхождения денег, и, главное, смазывает различие между продуктивной и спекулятивной прибылью, между нормальной и теневой экономикой, то неминуемо влечет за собой целый шлейф криминальных монетаристских практик, включая такие сверхрентабельные, как торговля наркотиками, торговля живым товаром, торговля человеческими органами».
Что ждет на этой траектории развития обычного гражданина? Абсолютная беззащитность от любого бандита или даже мелкого преступника, от любого коррумпированного чиновника или милиционера.
Сейчас каким-то ограничением этого произвола или патологического садизма служит инерция общей советской культуры. Но эта инерция скачкообразно ослабевает с выходом на арену новых постсоветских поколений. Среднего человека в России, не нашедшего покровительства мафии или влиятельного чиновника, ждет ад кромешный, безумные страдания — при полной утрате всяких навыков самоорганизации и самозащиты — будут массовыми. На всей территории России может воцариться ситуация, которую пережили русские в дудаевской Чечне 1992-1994 гг.
При этом нет надежды на то, что культура и нравственность людей восстановятся в той степени, которая необходима для самоорганизации. Произошло «сжатие времени», возник новый тип эволюции всех систем, к которому люди просто не могут сами приспособиться. Культурные нормы и типы поведения изменяются через хаос — в ходе перманентной революции. Эти изменения непредсказуемы, они реализуются через цепные процессы, нелинейно. В Интернете можно найти записи личных историй людей, переживших разгул «огосударствленной» преступности в Чечне, которую режим Ельцина превратил в экспериментальную «серую зону». Никто не решился издать эти поучительные истории. Из них видно, что приспособиться к этой постмодернистской преступности, поддерживаемой новым глобальным порядком, в принципе невозможно. Для этого надо было бы отбросить все прежние человеческие нормы, отношения, привязанности.
Проблема и в том, что психологические защиты населения России рухнули моментально с ликвидацией «железного занавеса». Китай и Индия защищены национализмом — там успели «собрать» нации, а в СССР этот процесс был сорван «ренессансом космополитизма» еще в 60-е годы. Гуманитарная элита фактически предала народ, перейдя в цивилизационной войне на сторону противника. Обществоведение тоже в основном заняло антисоветскую позицию, что в реальной ситуации оставило беззащитным сознание «мирного населения».
В этих условиях ожидать быстрой самоорганизации не приходится.
Сейчас мы вслед за Западом втягиваемся в новую культурную эру — постмодерн. Он означает новые удары по нашему сознанию, к которым надо готовиться. Постмодерн вообще отменяет проблему истины, смешивает все нормы и правила.
Недаром в докладе Римского клуба «Первая глобальная революция» (1991) сделан такой многозначительный вывод: «Болезни человечества являются отражением современной опасной тенденции к всеобщему помешательству».
Но это не значит, что мы в этой тенденции должны бежать быстрее всех.
Беда в том, что мы в осознании опасностей такого рода очень сильно отстаем и от Запада, и от Востока. Там по-разному, но прагматически пришли к выводу, что мир за последние сто лет очень усложнился, а сознание людей стало менее устойчивым — сдают свои позиции и религия, и традиции, и мораль. В поисках методов стабилизации сознания Запад резко расширил научные исследования — и сложности мира, и законов сознания и подсознания. Восток мобилизует свои культурные ресурсы — философию, литературу, осваивает и западные научные подходы. Достойный изучения пример — быстрое создание в Китае крупномасштабной индустрии кинематографии, продукция которой по своим техническим и эстетическим качествам не уступает голливудской — и вытесняет ее с национального рынка.
А мы в нашем кризисе увязли, как в болоте. Не только не продвинулись вперед, но и растеряли те заделы, которые имели.
Режим, установившийся в России после поражения СССР в холодной войне, стал исповедовать идеологию неолиберализма и глобализации в ее крайнем выражении. Россия обладает большими природными богатствами, но в то же время слишком велика, чтобы ее можно было интегрировать в периферию Запада. Поэтому для ее разрушения и превращения в бесструктурную зону глобального «пространства» применяются особенно жесткие технологии, в том числе в сфере сознания.
Глобализация привела к взрывному развитию антисоциальной и антигуманной философии и морали, консолидировала ее носителей и выразителей. Как будто все темные и низменные силы, которые до этого прятались в порах общества и на социальном дне, вдруг вышли на улицу и атаковали прежний порядок. Это революция отщепенцев, ставшая возможной благодаря важным прорывам в технологии, эта революция регрессивна, это революция гуннов.
Россия переживает не просто взрыв преступности, жестокости и бессмысленного насилия. Длительный кризис многих сделал черствыми, заставил спрятаться в индивидуальной скорлупе. В сознание молодежи уже почти двадцать лет внедряются идеи социал-дарвинизма, который всегда отвергался русской культурой. И не только идеи, мировоззренческие установки и нравственный хаос, но и активная «практическая» алчность, жестокость, культ тупой силы.
Оборотной стороной социал-дарвинизма стало внедрение в России системы потребностей, несовместимых с жизнью страны и народа. Последние 15 лет граждане России были объектом небывало мощной и форсированной пропаганды образа жизни западного общества потребления. Произошло “ускользание национальной почвы” из-под производства потребностей, и они стали формироваться в центрах мирового капитализма. По замечанию Маркса, такие общества можно “сравнить с идолопоклонником, чахнущим от болезней христианства” — западных источников дохода нет, западного образа жизни создать невозможно, а потребности западные.
Эта культурная мутация стала одной из причин глубокого кризиса.
Кроме того, в российской элите под давлением ее западных наставников происходит интеллектуальный регресс, сдвиг от идей Просвещения к антирационализму. Доверие к самым абсурдным обещаниям, суеверные, антинаучные взгляды стали нормой общественной жизни. Произошла архаизация сознания образованных людей. Люди перестали различать главные категории, необходимые для принятия решений (например, категории цели, ограничений, средств и критериев), почти разучились оценивать масштаб проблем. Такое состояние общества есть одна из главных угроз самому существованию России как целостной страны и культуры.
Конечно, сходные процессы наблюдаются и на Западе, там это уклончиво называют постмодернизмом. Но в России они приняли такие радикальные формы, что правильнее было бы говорить не о постмодерне, а о контрмодерне — регрессе к дологическому типу мышления. В России были созданы условия, несовместимые с воспроизводством жизни. Эти условия парализовали общество и блокировали его способность к сопротивлению планам глобализации.
