Последние находки, сделанные в западных и российских архивах, позволяют сделать вывод о том, что нацисты все-таки располагали ядерным оружием. Испытания ядерных зарядов были произведены в Тюрингии и на побережье Балтийского моря. К 1944 году в работах по созданию атомной бомбы, участвовали Управление по вооружению (Heereswaffenamt), Рейхсминистерство почты и СС…
Часть I.
Урановый проект в действии
Урановый проект в действии
15 марта 2005 года в новостных лентах ряда информационных агентств появилось сообщение о состоявшейся накануне в Берлине официальной презентации книги германского историка Райнера Карлша “Бомба Гитлера. Тайная история испытаний немецкого ядерного оружия” (Rainer Karlsch: Hitlers Bombe. Die geheime Geschichte der deutschen Kernwaffenversuche. DVA, München, 2005). Выступая на церемонии презентации, автор книги Райнер Карлш рассказал, что новые находки, сделанные им в западных и российских архивах, а также проведенные полевые исследования, позволили ему сделать вывод о том, что нацисты располагали ядерным оружием. “В моей книге, среди прочего, рассказывается о том, что немцы имели в окрестностях Берлина действующий атомный реактор”, – сказал Карлш в беседе с корреспондентом Би-би-си. “Второе открытие, сделанное мною, состоит в том, что испытания ядерных зарядов были произведены в Тюрингии и на побережье Балтийского моря”. [1]
НЕ ОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО
В сентябре 1941 года мы увидели, что перед нами прямая дорога к созданию атомной бомбы.
- Вернер Гейзенберг
До недавних пор большинство официальных историков придерживалось установки, согласно которой, в Третьем Рейхе отсутствовала сколько-нибудь серьезная научная программа по созданию атомного оружия. Среди причин фигурировало как недостаточно серьезное отношение высшего руководства Германии к практической перспективе создания такого рода оружия так и официальное отрицание принципов “неарийской физики” (в 30-х годах Германия потеряла таких “неарийцев”, как Макс Борн, Джон фон Нойман, Ханс Бэтэ, Эдвард Теллер, Альберт Эйнштейн, не говоря о коммунистах, среди которых выделялся Клаус Фукс – будущий конструктор американской А-бомбы [2] ).
В свою очередь ведущие немецкие физики, в порыве безудержного самооправдания делали особый акцент на том, что они де не просто не сумели создать бомбу, но “всеми силами тормозили урановые исследования” [3]...
Однако факты, полученные в ходе четырех лет кропотливых исследований 48-летнего независимого немецкого историка (уроженца ГДР) Райнера Карлша, итогом которых и стал выход означенной книги, свидетельствуют, мягко говоря, о совершенно ином положении дел.
Большинство официальных исследований, посвященных ядерной программе Германии, вращались вокруг группы физиков с мировыми именами во главе с Вернером Гейзенбергом, которые работали в Лейпциге, а затем в Берлине. В итоге было объявлено, что группа Гейзенберга работала всего лишь над программой создания новейшей энергетической установки (“атомной машины”, иначе “урановой топки” (Uranbrenner) – иными словами, ядерного реактора.
“Традиционный подход, – говорит Райнер Карлш – не учитывает, что существовали другие группы ученых” [4]. Сведения, представленные в его книге, говорят о значении другой научной группы, работавшей под эгидой Waffen SS. На эту группу принято не обращать внимания, называя ее “группой ученых второго ряда”: “Мы ничего не знали об этом по той причине, что в этом проекте участвовали небольшие группы ученых, а документы об этом были немедленно засекречены после захвата их союзниками” [5].
Карлш утверждает, что именно эта группа продвинулась намного дальше своих знаменитых коллег, но при этом указывает на то, что группы были осведомлены о работе друг друга [6]!
Это крайне немаловажное обстоятельство вкупе с опубликованными в феврале 2002 года, и неизвестными до сего времени письмами датского ядерного физика Нильса Бора, заставляет нас под другим углом взглянуть на фигуру известного немецкого физика, нобелевского лауреата Вернера Гейзенберга.
Речь идет о содержании его визита в сентябре 1941 года в оккупированный Копенгаген к своему учителю Нильсу Бору (вместе с ним в Копенгаген прибыл и его друг, физик Карл Фридрих фон Вайцзеккер – сын статс-секретаря немецкого МИДа Эрнста фон Вайцзеккера и старший брат Рихарда фон Вайцзеккера, будущего президента ФРГ, в то время воевавшего на Восточном фронте).
Содержание этого загадочного разговора до сих пор было известно лишь в изложении одного из собеседников, а именно – Гейзенберга. По его словам, он хотел получить у Бора ‘’моральный совет”, а, кроме того, договориться через него с коллегами по ту сторону фронта о взаимном моратории на создание атомной бомбы [7].
Но, как известно, все тайное в определенный момент становится явным. И вот в 2002 году Институт Нильса Бора в Копенгагене распространил информацию, которая любопытным образом согласуется с выводами Райнера Карлша. Оказывается, датский физик в период между 1957 и 1961 годами готовил одиннадцать писем, которые, однако, не были закончены. Неоконченные и неотправленные письма Нильса Бора своему ученику, хранились в семье Бора и, согласно некоему “семейному мораторию”, должны были (наряду с другими документами частного архива ученого) быть преданы гласности лишь через пятьдесят лет после его кончины – т.е. в 2012 году [8]. Однако, в 2002 году этот “мораторий” был пересмотрен и письма были таки опубликованы – на семь лет раньше намеченного срока!
Содержание первого, и самого главного письма, повествующего о подлинном содержании и характере встречи двух крупных ученых, кардинально отличалось от интерпретации, которую опубликовал Гейзенберг. Это письмо явилось непосредственной реакцией Бора на опубликованную в 1956 году книгу Роберта Юнга “Ярче тысячи солнц”, пронизанную апологией немецких физиков, которые будто бы саботировали урановый проект – в отличие от своих коллег в США и Великобритании, создавших бомбу, сброшенную на Японию.
В частности Бор пишет: “Дорогой Гейзенберг, я прочитал книгу Роберта Юнга «Ярче тысячи солнц», которая была недавно опубликована на датском языке. И вынужден сказать вам, что глубоко удивлен тем, насколько вам отказывает память в письме к автору книги. Я помню каждое слово наших бесед. В особенности сильное впечатление на меня и на Маргрет, как и на всех в институте, с кем вы и Вайцзеккер разговаривали, произвела ваша абсолютная убежденность в том, что Германия победит и что поэтому глупо с нашей стороны проявлять сдержанность по поводу германских предложений о сотрудничестве. Я также отчетливо помню нашу беседу у меня в кабинете в институте, в ходе которой вы в туманных выражениях сообщили: под вашим руководством в Германии делается все для того, чтобы создать атомную бомбу. Я молча слушал вас, поскольку речь шла о важной для всего человечества проблеме. Но то, что мое молчание и тяжелый взгляд, как вы пишете в письме, могли быть восприняты как шок, произведенный вашим сообщением о том, что атомную бомбу сделать можно, – весьма странное ваше заблуждение. Еще за три года до того, когда я понял, что медленные нейтроны могут вызвать деление в уране-235, а не в уране-238, для меня стало очевидным, что можно создать бомбу, основанную на эффекте разделения урана. В июне 39-го я даже выступил с лекцией в Бирмингеме по поводу расщепления урана, в которой говорил об эффектах такой бомбы, заметив, однако, что технические проблемы реального ее создания настолько сложны, что неизвестно, сколько времени потребуется, чтобы их преодолеть. И если что-то в моем поведении и можно было интерпретировать как шок, так это реакцию на известие о том, что Германия энергично участвовала в гонке за обладание ядерным оружием первой...” [9]
Один из близких к Бору сотрудников его института, Стефан Розенталь вспоминает: “Я запомнил лишь то, что Бор был в сильном возбуждении после беседы (с Гейзенбергом – А.К.) и что он цитировал слова Гейзенберга примерно так: Вы должны понять, что если я принимаю участие в проекте, то потому, что твердо убежден в его реальности” [10] .
Один из самых авторитетных биографов Гейзенберга американский историк, профессор Дэвид Кэссиди пишет: “Гейзенберг, возможно, знал или сильно подозревал, что Бор связан с учеными союзников через подполье. <...> Широкий исторический контекст, более полный учет взглядов Гейзенберга и его отношения к войне и ядерным исследованиям <...> заставляют с большой долей вероятности предполагать, что, во-первых, он хотел убедить Бора в том, что неизбежная победа Германии — это совсем не плохо для Европы. <...> Во-вторых, он, по всей видимости, хотел использовать влияние Бора, чтобы предотвратить создание бомбы союзниками” [11] .
Его слова дополняет один из крупнейших знатоков вопроса, профессор Университета Пенсильвании Пол Лоуренс Роуз: “Гейзенберг активно работал с нацистами и говорил ученым в институте, что нацистская оккупация Европы – дело хорошее, что лет через 50 нацисты успокоятся и будут милыми людьми” [12] .
В этом контексте многозначительно звучит свидетельство жены Гейзенберга Элизабет, которая вспоминала, что ее муж “постоянно изводил себя” мыслью о том, что располагающие лучшими ресурсами союзники могут создать бомбу и применить ее против Германии [13].
А вот что по этому поводу пишет профессор Роуз: ”В июле 1941 года Вайцзеккер был очень обеспокоен сообщением шведской газеты об американском эксперименте по созданию атомной бомбы. У этой поездки была совершенно определенная цель – выяснить, что делают союзники, и узнать, не придумал ли Бор способ создать атомную бомбу, о котором Гейзенберг не знает. Более того, по завершении этой поездки Гейзенберг докладывал о ней в Гестапо. У нас нет этого доклада, как и многие другие документы Гейзенберга, он исчез. Но мне в руки попал доклад того времени — 135 страниц описания всего процесса работы над атомной бомбой в 42-м году. Он не существует в открытых архивах. Мне его дал один из нацистских ученых — по какой-то странной причине”.
Встревожившее Вайцзеккера сообщение газеты Stockholms Tidningen гласило: “По сообщениям из Лондона, в Соединенных Штатах проводятся эксперименты по созданию новой бомбы. В качестве материала в бомбе используется уран. При помощи энергии, содержащейся в этом химическом элементе, можно получить взрыв невиданной силы. Бомба весом пять килограммов оставит кратер глубиной один и радиусом сорок километров. Все сооружения на расстоянии ста пятидесяти километров будут разрушены”. Далее Роуз говорит, что с публикацией писем Бора лишь утвердился в собственной реконструкции копенгагенской встречи: «Письма подтверждают то, о чем многие из нас говорили и что я сам написал в книге о Гейзенберге: это был визит врагов, по сути дела – разведывательная миссия… Легенда состоит в том, что немецкие ученые сопротивлялись Гитлеру, не делая ядерного оружия. Но у меня нет ни одного документа, подтверждающего эту легенду. Версия о том, что ученые сопротивлялись Гитлеру, – фикция” [14] .
По поводу разведывательного аспекта поездки Гейзенберга Роуз акцентирует внимание на том обстоятельстве, что “Бор в нескольких черновиках письма настаивает на вопросе Гейзенбергу: кто разрешил и придумал эту поездку? И это происходит в 50-х годах. Не забывайте, Бор пишет письмо в 50-х. Но по-прежнему настаивает на вопросе: кто разрешил эту опасную поездку с секретными документами. Ведь это – предмет государственной тайны. К сожалению, Бор так и не отправил это письмо, так что ответа на этот вопрос мы не получили. Однако то, как настоятельно Бор задает этот вопрос, показывает: кто-то уже сказал ему, по чьему распоряжению была организована поездка. Но он хочет услышать это от самого Гейзенберга” [15] .
Новое обстоятельство – оказывается, в деле фигурируют некие “секретные документы”, которые привозил Бору Гейзенберг и о которых ровным счетом ничего не известно!
Роуз полагает, что Гейзенберг пытался привлечь Бора к немецкому урановому проекту и попытка эта была предпринята… по заданию Гестапо: “Представляется правдоподобным, что <...> немецкая служба академических обменов спешно организовала конференцию в Копенгагене в качестве предлога для визита Гейзенберга” [16] . И еще: “Надо помнить еще о том, что у Гейзенберга были связи с организацией безопасности СС, с научным отделом организации, который тоже связан с Гестапо. Так что Гестапо и отдел безопасности СС знали об этой поездке, он бы не поехал без их ведома. Он всегда все делал по правилам” [17] .
В данном контексте следует учесть и то немаловажное обстоятельство, что хотя Бор и пишет о том, что у него не было контактов с союзниками в это время, на самом деле эти контакты существовали. В качестве доказательства можно привести его письма нобелевскому лауреату, и близкому другу, англичанину Джеймсу Чедвику, работавшему в это время над британским атомным проектом. Известно также и то, что Британская разведка неоднократно вступала в контакт с Бором и не раз предлагала ему перейти на сторону союзников. Бор же неизменно отказывался покинуть Данию, мотивируя это тем, что он “должен спасти институт, который он возглавлял, и подать соотечественникам пример нравственного сопротивления нацизму” [18] .
Решиться на этот шаг он смог только осенью 1943 года, после того, как служащая местного отделения Гестапо сообщила ему, что своими глазами видела приказ о его аресте. Навряд ли Бор мог просто “запамятовать” эти обстоятельства, можно предположить, что подобная “забывчивость” могла быть продиктована наличием неких обязательств перед соответствующими службами...
С публикацией писем Бора приоткрылся и еще один немаловажный аспект проблемы. Марк Уолкер [19], профессор истории Union College (Шенектеди, штат Нью-Йорк): “Бор пишет: когда Гейзенберг и Карл Вайцзеккер приехали к нему в Копенгаген в сентябре 41-м года, Гейзенберг сказал ему, что, если война продлится дольше, то исход войны будет решать ядерное оружие. Это совпадает с другим письмом Нильса Бора. Когда Бор приехал в 43-м году в Америку, он рассказал американским и иммигрировавшим в Америку ученым именно об этой фразе Гейзенберга и Вайцзеккера, что если война продлится подольше, то ядерное оружие решит исход войны для Германии” [20] .
Это подтверждает и сын Нильса Бора – Оге Бор, который со слов отца, утверждает, что “у него (Нильса Бора – А.К.) осталось впечатление, что Гейзенберг считал, что новые возможности могут предрешить исход войны, если война затянется” [21] .
Кстати, Оге Бор полностью отрицает утверждения о том, что немецкие физики пытались через Бора договориться с физиками союзников о взаимном моратории на создание атомной бомбы [22].
Вернувшись в Германию, Гейзенберг и Вайцзеккер продолжили работу над урановым проектом. В июне 1942 года имперский министр вооружений Альберт Шпеер созвал в Берлине совещание с тем, чтобы оценить перспективы создания атомной бомбы, на котором Вернер Гейзенберг, отчитавшись о проделанной работе, заверил министра, что цель вполне реальна [23].
С публикацией писем Бора и результатов исследования Райнера Карлша, становится очевидным, что точка зрения, согласно которой Гейзенберг намеревался построить лишь “гражданский” атомный реактор, но не создавать оружия нового поколения, мягко говоря, не выдерживает критики [24].
Факты свидетельствуют, что к 1941 году Гейзенберг уже работал над проектом немецкого атомного оружия [25], составной частью которого была программа создания ядерного реактора! И еще – почти все специалисты согласны в том, что к середине 1941 года немецкие ученые далеко опередили своих коллег из стана антигитлеровской коалиции в исследованиях расщепления ядра [26].
Так, уже в начале 1940 года в Германии был теоретически рассчитан порядок величины массы ядерного заряда, необходимой для успешного осуществления ядерного взрыва – от 10 до 100 кг., заметим, что американцы пришли к тем же цифрам лишь в ноябре 1941-го [27]!
О ЗНАЧЕНИИ “ВТОРЫХ РОЛЕЙ”
Я уверенно смотрю в будущее. “Оружие возмездия”, которым я располагаю, изменит обстановку в пользу Третьего Рейха.
- Адольф Гитлер, 24 февраля 1945 г.
Как мы уже знаем, небольшие группы ученых, работали в режиме строжайшей секретности в различных ведомствах. Одна из групп физиков, работала под руководством… рейхсминистра почты Вильгельма Онезорге [28].
Иными словами, в немецкой бомбе могли сочетаться принципы работы как водородной, так и атомной бомбы [29]...
Документы, включающие в себя переписку, перехваченную советской разведкой, свидетельствуют о том, что программой руководил военный инженер Курт Дибнер (известный разработками кумулятивных боеголовок ракет и сотрудничеством с Вернером фон Брауном [30] ) под наблюдением выдающегося немецкого физика Вальтера Герлаха [31], руководителя германского “Уранового клуба” (Uranverein), координировавшего усилия научных групп, работавших в области атомного проекта. Главным теоретиком Uranverein являлся Вернер Гейзенберг [32]. Кстати, после войны Герлах вновь возглавил кафедру физики в Университете Мюнхена, а Дибнер работал в министерстве обороны ФРГ [33].
К 1944 году в работах по созданию атомной бомбы, помимо Рейхсминистерства почты, участвовали также Управление по вооружению (Heereswaffenamt) и СС. Со стороны СС проект курировал генерал Ганс Каммлер [34].
Карлш утверждает, что в период с октября 1944 по апрель 1945 года, нацисты провели, по меньшей мере, три успешных испытания собственной атомной бомбы. Первое испытание экспериментального заряда проводилось на острове Рюген в Балтийском море в октябре 1944 года, два других – в Тюрингии в марте 1945 года [35].
Карлш ссылается в своей книге на Эриха Шуманна, профессора Берлинского университета, занимавшего влиятельную позицию в Имперском министерстве науки, воспитания и народного образования (Reichministerium fur Wissenschaft, Erziehung und Volksbildung), возглавлявшего исследовательский отдел в Управлении по вооружению [36], архивные материалы которого Карлшу удалось найти. Шуманн свидетельствует, что уже в 1944 году сумел при помощи обычных взрывчатых веществ получить температуру в несколько миллионов градусов и высокое давление, достаточные для того, чтобы вызвать ядерную реакцию [37].
Заметим, что креатурой Эриха Шуманна на посту директора Института физики Кайзера Вильгельма являлся Курт Дибнер [38].
Согласно разведывательным материалам, собранным секретной миссией “Алсос” (подробнее о ней мы будем говорить ниже), стало известно, что именно Шуманн и Дибнер занимали ключевые позиции в германском урановом проекте [39].
В начале июня 2005 года в авторитетном британском научном ежемесячнике Physics World была опубликована статья “Новые данные о бомбе Гитлера”, написанная Карлшем в соавторстве с профессором Марком Уолкером, где сообщается о новой находке исследователей. Это анонимный документ без титульного листа, предположительно датируемый серединой 1945 года, в котором помимо всего прочего имеется черновой чертеж некоего боевого ядерного устройства. Как следует из публикации, в этом “докладе герра Х” содержится большой блок, посвященный теоретическим вопросам создания водородной бомбы [40].
Утверждая, что нацистское военно-морское ведомство провело в октябре 1944 года первое успешное испытание ядерного оружия на острове Рюген, Карлш ссылается на военного корреспондента итальянской газеты “Корьере делла сера” Луиджи Ромерса, которого в том же октябре 1944 года принимал Гитлер. После встречи с Гитлером итальянского журналиста повезли на самолете на “секретный остров” в Балтийском море, где он наблюдал взрыв необычно большой силы, сопровождавшийся исключительно мощным свечением. Затем Ромерса облачили в защитный костюм и провели по территории, пораженной взрывом. При этом немецкие военные все время говорили о некоей ”распадающейся бомбе” (Zerlegungsbombe) [41].
Опираясь на документальные свидетельства западных и российских архивов, Карлш утверждает, что последний экспериментальный ядерный взрыв был произведен на бывшем военном полигоне Ордруф, расположенном в юго-восточной Тюрингии [42], 3 марта 1945 года (в то время там располагался концентрационный лагерь под командованием войск СС).
“Испытания в Тюрингии привели к тотальным разрушениям в радиусе 500 метров. В том числе были убиты несколько сотен военнопленных, на которых испытывали эту мини-бомбу”, – рассказывает Карлш [43]. Причем некоторые из них “сгорели без следа” [44].
В подтверждение своей теории Карлш приводит результаты измерений, произведенных на месте испытательного полигона в Тюрингии, в ходе которых были обнаружены следы радиоактивных изотопов. В частности, образцы почвы, показали наличие радиоактивных элементов, а именно урана, плутония, цезия 137 и кобальта 60 [45].
Среди прочего, Карлш ссылается и на доклад Главного Разведывательного Управления, который лег на стол Сталина уже через несколько дней после последнего испытания [46]. В докладе, со ссылками на “надежные источники”, рассказывается о “двух мощных взрывах”, произведенных в ночь 3 марта 1945 года.
Известно, что по инициативе Курчатова, весной 1945 года в Германию с тайной миссией был направлен Георгий Флеров. Курчатов хотел получить исчерпывающую информацию о том, насколько немцы продвинулись в создании и испытании атомного оружия и насколько эти наработки могут оказаться полезными для советской атомной программы. Целью поездки должен был стать именно район города Ордруф. Однако добраться советскому ученому удалось лишь до Дрездена, далее территории находились под американским управлением, и пробиться туда незамеченным советскому атомщику не удалось. О чем он и сообщил в письме своему руководству. Когда же спустя короткое время такая возможность у Флерова появилась, его срочно отозвали в Москву [47].
“Есть факты, свидетельствующие, что в высших кругах СС обсуждались возможности использования таких бомб на фронте. <...> Об этом благодаря донесениям разведки было проинформировано и советское военное руководство. Так, Иван Ильичев, возглавлявший в те годы ГРУ [48] , писал в докладе в Кремль: “Эти бомбы могут замедлить темпы нашего наступления”. <...> До советского руководства была доведена также оценка их эффективности немецкой стороной: использование подобного оружия на Восточном фронте нацисты считали бессмысленным. Была, правда, мысль использовать бомбу для терактов в стратегически важных городах стран антигитлеровской коалиции. Это, как считалось, могло бы стать достаточно эффективным средством давления на возможных переговорах. Такой план существовал, хотя никогда не был реализован” [49] .
Разумеется, книга немецкого историка не могла не вызвать негативной реакции со стороны официального научного истеблишмента. Российские же официальные лица, хотя и заявили, что им ничего не известно о каком бы то ни было подобном испытании ядерного оружия, но сделали это в более осторожной форме: “Мы не располагаем такой информацией, – сказал Николай Шингарев, представитель Федерального атомного агентства России. – Конечно, всего мы не знаем, но данных об этом у нас нет” [50].
В итоге все постарались свести к тому, что экспериментальные взрывы не были “полноценными”, и речь идет всего лишь о т.н. “грязной бомбе” – иными словами, самой обычной бомбе, начиненной ядерными материалами и распространяющей радиоактивное заражение на большой площади.
Вот что по этому поводу пишет один из самых авторитетных историков атомной программы Третьего Рейха Дэвид Ирвинг, лично общавшийся со многими действующими лицами этой истории (упомянем лишь то обстоятельство, что непосредственную помощь в написании книги ему оказал сам Вернер Гейзенберг): “Немцы провели гораздо более тщательные исследования воздействия нейтронной и другой проникающей радиации. С 1943 года и вплоть до конца войны как военное министерство, так и полномочный представитель по ядерной физике заключили несколько контрактов на изучение этого вопроса. Исследования в основном проводил Отдел генетики Института Кайзера Вильгельма в Берлин-Бухе. Среди немецких документов имеется письмо из Биофизического института, написанное Раевским в 1944 году. В нем он сообщает полномочному представителю, что его группа в числе прочих выполняет работу по изучению “биологического воздействия корпускулярного излучения, включая нейтронное, с точки зрения его использования в качестве оружия (Kampfmittel)”. Однако, эта работа проводилась лишь в качестве предосторожности на случай, если союзники применят подобное оружие. Нет никаких оснований предполагать, что немцы попытались бы использовать радиоактивные отравляющие вещества в то время, когда они отказались от применения обычных отравляющих веществ” [51] .
В пресс-релизе, выпущенном к презентации книги, Карлш недвусмысленно заявил: “Не подлежит сомнению, что у немцев не было генерального плана создания атомного оружия. Но ясно также и то, что немцы первыми сумели овладеть атомной энергией и что в конечном итоге, им удалось провести успешное испытание тактического ядерного заряда” [52] .
Карлш приводит показания очевидцев, которые сообщали о “вспышке света такой яркости, что при нем можно было читать газету”, за которой последовал внезапный и мощный порыв ветра.
“Многие жители близлежащих районов жаловались на тошноту и кровотечения из носа на протяжении нескольких последующих после испытания дней, – отмечает Карлш – Один из свидетелей показал, что он помог сжигать на следующий день массу трупов: все они были лысые, и у некоторых на теле были пузыри и обнаженная “сырая, красная плоть”. [53]
Одно из таких свидетельств [54], принадлежит Клэр Вернер, оно зафиксировано и документально оформлено в 60-е годы городскими властями Арнштадта (территория бывшей ГДР), и до сих пор хранится в местном архиве. Знакомый офицер Вермахта весной 1945 года сказал в порыве откровенности Клэр Вернер, что “сегодня ночью произойдет нечто, способное потрясти мир”. Заинтригованная дама заранее расположилась у окна, из которого можно было наблюдать за происходящим на военном полигоне возле тюрингского городка Ордруф. И вдруг ночь превратилась в день: “Я увидела огромный столб, поднимавшийся в небо, и стало вдруг так светло, что можно было читать газету. Столб устремлялся все выше, превращаясь в огромное дерево с широко развернувшейся кроной” [55] .
Точку зрения Райнера Карлша разделяет Фридуордт Уинтерберг, ученый из Университета Невады, работавший с ведущими немецкими специалистами того времени. “В 1945 году у Германии была технология для создания бомбы”, — утверждает Уинтерберг. [56]
Историк Вольфганг Шваниц из Принстона, обнаружил в Национальном архиве США документ, датированный январем 1945 года, из которого явствует, что США тоже верили в существование у нацистов ядерной программы. В американском документе она названа “сильной” и “быстро развивающейся” [57].
ЯПОНСКИЙ СЛЕД НЕМЕЦКОГО УРАНА
“Невзирая на утечку мозгов из предвоенной Германии, – говорит Карлш, – здесь оставалось достаточно ученых, способных осуществить самый невероятный проект по созданию «чудо-оружия». В годы войны в Германии полным ходом велись фундаментальные исследования, создавались новые технологии и великолепно работала промышленность. До 1942 года нигде в мире не было лучшей технологии обогащения урана, чем в Германии [58] . Америка существенно отставала в этом отношении” [59] .
Заметим, что стоит лишь немного отклониться от официальной установки, которая гласит, что в Германии “отсутствовало достаточное количество обогащенного урана” [60], как начинает открываться, мягко говоря, совсем иная картина.
19 мая 1945 в Портсмуте (Нью-Гемпшир) пришвартовалась немецкая подводная лодка “U-234”, которая вышла 16 апреля 1945 года из норвежского Кристиансанна (Kristiansand), с тем, чтобы два дня спустя, сдаться американскому эсминцу у восточного побережья. На ее борту было обнаружено техническое оборудование и чертежи сверхсовременных реактивных самолетов. Там же находились технические эксперты, в том числе специалист по атомной энергии и… 560 килограммов урана в десяти обитых золотом контейнерах, которые находились в шести установках для мин! В документах значилось, что это окись урана, однако в указанном состоянии уран можно безопасно транспортировать в бумажном пакете, ибо в таком виде он находится в земле. В установках же “U-234” находились обитые золотом ящики, следовательно, их содержимое испускало гамма-лучи. Это означает только одно – окись урана подверглась обогащению, а золотая обшивка должна была предохранять от воздействия радиации отсеки подводной лодки! Т.е. речь идет об обогащенном уране, которого согласно официальной версии в Германии в таком количестве быть ну никак не могло, по причине отсутствия действующего ядерного реактора. В этом свете весьма показательно отсутствие в архивах США каких-либо сведений о дальнейшей судьбе “U-234” и ее команды!
Но и это еще не все – выяснилось, что подводная лодка получила приказ следовать… в Японию [61]!
Известно и еще об одной немецкой подводной лодке, которую известие об окончании войны застало буквально на полпути к Японии. Речь идет о “U-401”, под командованием корветтен-капитана Хаазе, которая вышла 25 марта 1945 года из немецкой военно-морской базой Вильгельмсхафен и должна была доставить в Японию исключительно важный груз: новейший совершенно секретный реактивный истребитель Ме262, который находился в разобранном виде в трюме корабля, а также ящики, в которых находилось… 56 килограммов окиси урана-235.
После долгих колебаний Хаазе принял решение всплыть на поверхность и сдаться американцам. Узнав об этом намерении командира подлодки, четыре японских офицера находившихся на борту лодки покончили жизнь самоубийством.
А в августе 1998 года достоянием общественности стало и вовсе сенсационное сообщение корреспондента ИТАР-ТАСС в Вашингтоне Владимира Кикило. Американский эксперт в области ядерного вооружения Чарльз Стоун заявил корреспондентам, что на основе тщательного изучения архивных материалов он убедился в том, что японцы уже задолго до начала второй мировой войны работали над созданием атомной бомбы.
Япония, как известно, крайне бедна полезными ископаемыми, в том числе и ураном. В связи с этим прискорбным обстоятельством, немцы регулярно экспортировали в Страну восходящего солнца это вещество. Когда же военное положение Германии резко ухудшилось и они лишились возможности доставлять уран на кораблях, было принято решение продолжить доставку урана на подводных транспортных судах. По утверждению Стоуна, японцы к тому времени уже накопили достаточное количество урана для того, чтобы… взорвать собственную атомную бомбу.
Что, по словам Стоуна, и произошло незадолго до капитуляции Японии. Испытание проводилось в Японском море, недалеко от северного побережья Кореи, и имело все характерные признаки: огненный шар диаметром приблизительно 1 000 метров и огромное грибовидное облако. Мощность взрыва была примерно такой же, как и у американских бомб, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки. Этому событию предшествовала усиленная научно-исследовательская работа японских ученых, не столько в Японии, которая подвергалась ожесточенным бомбардировкам, сколько в огромном корейском научно-исследовательском и промышленном комплексе в Хыннаме, где японцы возвели еще и секретный завод. Здесь, по мнению Стоуна, и была произведена японская бомба.
Сведения, приведенные Стоуном, подтверждают исследования его соотечественника Теодора Макнелли, служившего в конце войны в аналитическом разведывательном центре американской армии на Тихом океане, под командованием генерал Макартура. По словам Макнелли, американская разведка располагала данными о крупном ядерном центре в корейском городе Хыннам. Она знала также о существовании в Японии циклотрона. Именно в штабе армии Макартура и было получено сообщение о первом японском испытании атомной бомбы в Корее, у побережья Японского моря [62].
Согласно другому сообщению, японские военные круги пристально следили за достижениями в области ядерной физики еще задолго до начала войны на Тихом океане. Первым, кто занялся этим вопросом, был генерал Такео Ясуда, начальник отдела науки и техники главного штаба военно-воздушных сил Японии, позднее начальник генерального штаба военно-воздушных сил японской армии. Известно, что один из бывших учителей генерала, профессор Риокичи Сагане, в свое время жил в Соединенных Штатах. В годы стажировки в Калифорнийском университете он познакомился со многими молодыми физиками Европы и США и был хорошо осведомлен о самых передовых идеях того времени. После бесед с генералом профессор Сагане по его просьбе написал подробный доклад, в котором утверждал, что новейшие открытия в ядерной физике могут быть использованы в военных целях.
Профессор Иосио Нисина, который в юности был учеником Нильса Бора в Копенгагене, был назначен руководителем исследований. По просьбе профессора свыше ста молодых специалистов, занимавшихся ядерной энергией, были откомандированы из армии в его распоряжение. Первые два года они главным образом вели теоретические исследования, изучали методы ускорения реакции распада, а также вели поиски урановой руды.
5 мая 1943 года Нисина направил главнокомандующему военно-воздушных сил доклад, в котором сообщал, что создание атомной бомбы технически возможно. Генерал Ясуда переслал доклад Тодзио, который был тогда уже премьер-министром. Этим было ознаменовано рождение проекта “Ни” (“Ни” по-японски обозначает цифру два, но в данном случае это не номер, а первый иероглиф имени шефа проекта).
18 июля 1944 года правительство Хидеки Тодзио подало в отставку. В тот же день группа проекта “Ни” успешно провела эксперимент по распаду изотопов урана. Оповещенное об удаче военное командование решило оказать проекту самую широкую поддержку. Руководство работами возложили на Восьмой отдел науки и техники министерства вооружений, который насчитывал более пятисот человек.
Согласно этой версии, воздушные налеты американской авиации на Токио помешали японским ученым продолжить свою работу над созданием ядерного оружия [63] …
Здесь уместно будет вспомнить свидетельство профессора философии Токийского Католического Университета, отца Джона Симеса, ставшего свидетелем трагедии Хиросимы: “Несколько дней спустя после атомной бомбардировки, ректор Университета пришел к нам, утверждая, что японцы были готовы уничтожить Сан-Франциско бомбой такой же эффективности. Еще японцы объявили, что принцип устройства новой бомбы – это японское открытие. Только нехватка материалов, помешал ее созданию. Тем временем немцы довели открытие до следующей стадии. Американцы же, узнав секрет от немцев, довели бомбу до стадии промышленной сборки” [64].
Заметим, что в данном контексте становится более понятной мотивация бомбардировок Хиросимы и Нагасаки в августе 1945 года.
Но вернемся в Германию. Вот, точка зрения историка науки и действительного члена Российской академии естественных наук, заведующего лабораторией экспертных оценок Академии прогнозирования, а также академика Российской академии космонавтики им. К.Э. Циолковского, специалиста в области физики взрыва Валентина Белоконя, который предпринял собственные изыскания в этой области: “Сегодня распространенную версию о том, что немцы безнадежно отстали от Лос-Аламосской группы и то ли не смогли, то ли не захотели вовремя сделать атомное супероружие, можно считать опровергнутой. Дело в том, что в российском президентском архиве обнаружено письмо Курчатова к Берии от 30 марта 1945 года, в котором приводится “...описание конструкции немецкой атомной бомбы, предназначенной к транспортировке на “Фау”...”. Речь могла идти только о “Фау-2” (V-2 или А-4) Вернера фон Брауна. Эта ракета несла достаточно массивную боеголовку (до 975 килограммов), ее скорость у цели превышала километр в секунду, стартовая система была мобильна, допускался даже подводный старт из контейнера, буксируемого подлодкой. Немецкие 88-метровые серийные подлодки типа “IX D” могли проплыть (в надводном положении) около 30 000 километров. Конструкция бомбы массой не более одной тонны была-таки разработана (вероятно, группой Курта Дибнера) в Германии к концу 1944-го, не без ведома Вайцзеккера и Гейзенберга. Это была имплозионная бомба, как и взорванный первым в пустыне Аламогодро американский “Толстяк”, но не из Плутония-239, а из Урана-235. Необходимое количество этого материала немцы так и не наготовили, хотя природного металлического урана у них до конца войны хватило бы, пожалуй, на сотню бомб. И не будь столь “авантюрного и кровопролитного” наступления наших войск <...> Лондон, Москва и Нью-Йорк вполне могли бы быть стерты с лица земли” [65] .
Cлова эти были опубликованы… за три года до выхода книги Райнера Карлша – в феврале 2002 года!
Однако, самое любопытное, заключается в том, что подобная оценка немецкого ядерного потенциала впервые была озвучена чуть ли не за полвека до изысканий Валентина Белоконя и выхода книги Райнера Карлша известным чилийским писателем и путешественником, автором многих книг Мигелем Серрано…
МИГЕЛЬ СЕРРАНО КАК ЗЕРКАЛО ГЕРМАНСКОГО УРАНОВОГО ПРОЕКТА
Ссылаясь на весьма надежные источники, Серрано утверждал, что ядерную бомбу впервые изготовили немецкие ученые. При этом им удалось достичь такой концентрации урана, что его можно было бы уместить в небольшую и легко транспортируемую бомбу путем применения “имплозивной науки”. Причем опыт с атомными бомбами был лишь одним в долгой серии более важных и более глубинных исследований, ориентированных в направлении, прямо противоположном опытам с атомным оружием, так как задача “имплозивной науки” состояла не в том, чтобы извлечь энергию из разделения и разложения вещества, а, напротив, соединить разделенное, “опрокинуть вещество внутрь него”, “имплозировать субстанцию” [66].
Самое интересное, что в этом пункте своих построений Серрано вплотную приблизился к святая святых атомного (и не только атомного) проекта.
Теория имплозии была разработана ещё в начале 1940-х годов немецкими инженерами Готфридом Гудерлеем и… Куртом Дибнером (которому Райнер Карлш и приписывает авторство немецкой атомной бомбы), а также Клаусом Фуксом (конструктором американской А-бомбы, также выходцем, или если угодно “беженцем” из Германии, что немаловажно). Отсюда, неудивительно, что, не смотря на такую вроде бы “древность” теории имплозии, многие её аспекты, особенно касающиеся неустойчивости процесса, до сих пор остаются одним из ключевых атомных секретов!
Для “простой” бомбы, сделанной по пушечной схеме (эта схема была реализована в первой боевой атомной (урановой) бомбе, якобы сброшенной на Хиросиму), требуется большое количество высокоочищенного урана-235. Для имплозивной же бомбы можно использовать не очень чистый уран-235 (теоретически это может быть всего 20% и даже 14%), но взрыв тогда потребует высокой степени сжатия, добиться которой чрезвычайно сложно [67].
Однако, согласно свидетельству профессора Шуманна, о которых мы уже упоминали выше, подобное высокое давление, достаточное для того, чтобы вызвать ядерную реакцию, было получено им уже в 1944 году при помощи обычных взрывчатых веществ!
В конце мая 1944 года профессор Герлах кратко упомянул о серии оригинальных ядерных экспериментов, совершенно отличных от проводившихся до того в Германии, проходивших на армейском исследовательском полигоне в Куммерсдорфе под руководством д-ра Дибнера: “Широким фронтом проводится исследование возможности высвобождения энергии атома методом, отличным от тех, которые осн6ованы на расщеплении ядер урана”.
Речь шла о работе группы Дибнера над термоядерным расщеплением.
Дэвид Ирвинг пишет: “Об их работе до сих пор никогда не упоминали в литературе <…> единственный след, оставшийся от этих экспериментов в Готтове, захваченном русскими в конце6 войны, – это отчет на шести страницах в коллекции документов “Алсос” в Оак Ридж, Теннеси. Он озаглавлен: “Эксперименты в области инициирования ядерной реакции с помощью взрывчатых веществ”. <…> Известно теперь, что эти опыты с тех пор были возобновлены в некоторых европейских странах” .
Далее Серрано сообщает, что после поражения в войне немецкие ядерные бомбы (общим числом 5) попали в руки союзников. Сами же ядерщики США и СССР никогда бы не смогли и не могут в настоящее время получить такую концентрацию урана, поскольку методы “альтернативной науки” остаются вне пределов их досягаемости. Все, что они могут строить — это гигантские атомные реакторы, которые они и взрывают в процессе ядерных испытаний. Из пяти же компактных бомб германского производства две были сброшены на Японию, одна взорвана в Калифорнии, а две еще хранятся в тайных арсеналах США или СССР (теперь уже России). Постоянные же политические разговоры о ядерных вооружениях Серрано считает средством политической манипуляции...
В этой связи хотелось бы подробнее остановиться на американской секретной миссии “Алсос” (греч. “алсос” то же, что англ. “grove”, т.е. – роща, лесок), которая имела целью перехватить (в т.ч. и у своих бывших союзников по “антигитлеровской коалиции”) результаты немецких работ по созданию атомной бомбы и других перспективных научных разработок, а главное – не допустить, чтобы все это попало в руки Советского Союза.
Миссия создавалась совместно с отделом G-2 армии, “Манхэттенским проектом”, руководимым генералом Гроувзом, Бюро научных исследований и разработок (OSRD), руководимым Ваневаром Бушем, и военно-морскими силами. Командовать миссией поручили подполковнику Борису Т. Пашу, офицеру американской Службы военной разведки. Миссии предстояло собирать информацию о различных научно-исследовательских направлениях германских исследований как то: “Урановая проблема”, “Бактериологическое оружие”, “Организация вражеских научных исследований”, “Исследования по аэронавтике”, “Неконтактные взрыватели”, “Германские исследовательские центры управляемых ракет”, “Участие министерства Шпеера в научных исследованиях”, “Химические исследования”, “Исследования по получению горючего из сланцев” и “Прочие исследования, представляющие разведывательный интерес”.
О степени секретности миссии можно судить хотя бы по тому обстоятельству, что урановый проект должен быть сохранен в тайне даже от весьма высокопоставленных американцев; в каждой из организаций, с которыми миссия имела дело только один или два работника имели некоторое представление об ее истинных задачах. Так, в штабе Эйзенхауэра в дела миссии был посвящен только один офицер. А на завершающем этапе операции в Европу был откомандирован руководитель органов безопасности всего “Манхэттенского проекта” полковник Лансдейл!
Однако, несмотря на их старания, в Советский Союз были вывезены несколько сотен (!) немецких ученых, которые “внесли значительный вклад в “Атомный проект СССР”, – рассказывает писатель-историк Владимир Губарев. – Их по праву можно считать “соавторами” нашей первой атомной бомбы. Более того, стараниями НКВД в Германии удалось добыть и “сырье”. К концу войны там было произведено 15 тонн металлического урана. Германский уран использовали в промышленном реакторе “Челябинска-40”, где был получен плутоний для первой советской атомной бомбы. После ее испытания немец доктор Н. Риль стал Героем Социалистического Труда, а многие его соотечественники были награждены советскими орденами”.
И это, заметим, только видимая (так сказать, официально допущенная к демонстрации) часть айсберга!..
Как нам кажется, именно в этом свете следует воспринимать следующий трагический эпизод, описанный в книге Дэвида Ирвинга: “Следует упомянуть еще одну из последних работ Дибнера, опубликованную под псевдонимом Вернер Тауторус в 1956 году в: Atomkernenergie, SS. 368–370, 423–425, – каталог 228 германских докладов военного времени, с датами. Эта публикация заставляет предполагать, что где-то у Дибнера должна была храниться коллекция документов военного времени. Но он умер в 1964 году, вскоре после того как я вступил с ним в переписку. Мои исследования его досье во Фленсбурге не внесло ясности в эту проблему”.
Отметим, что доктор Баше, непосредственный начальник Дибнера в Управлении армейского вооружения в Берлине, погиб в боях за Куммерсдорф в последние пять дней войны. Судьба же профессора Шуманна неизвестна до сих пор, он просто исчез …
Несмотря на кажущуюся экстравагантность конспирологических построений Мигеля Серрано, необходимо учесть хотя бы тот факт, что с 1964 по 1970 гг. он являлся послом Чили при Международном комитете по атомной энергии в Вене и комитете ООН по промышленному развитию. Не стоит забывать также и о его личных связях с видными политическими, религиозными, научными и культурными деятелями XX-го века – Николаем Рерихом, Индирой Ганди, Далай-ламой, Германом Виртом, Карлом Юнгом, Германом Гессе, Эзрой Паундом, Юлиусом Эволой, а также Отто Скорцени, Леоном Дегреллем, канцлером Крайски, Аугусто Пиночетом, и многими другими.
В интересующем нас контексте, примечательна связь Серрано с профессором Германом Виртом (Herman Felix Wirth 1885–1981), который стоял у истоков (наряду с Генрихом Гиммлером) научно-исследовательской структуры СС “Аненербе” (“Наследие предков”). На ее программы в Третьем Рейхе было затрачено больше средств, нежели на знаменитый “Манхэттенский проект”. Именно “Ананербе” курировало проект “оружия возмездия” и, в частности, программу создания баллистических ракет “Фау” …
Уже цитированный нами профессор Марк Уолкер, которого трудно заподозрить в какой бы то ни было симпатии к институтам Третьего Рейха пишет: “Самой удивительной, новой особенностью технократии при Гитлере было использование рациональных средств и технократических принципов для достижения как рациональных, так и иррациональных целей. Иными словами, технократические методы были отделены от технократических целей. <…> Общество наследия предков поддерживало широкий фронт исследований. Хотя многие из этих проблем сейчас считались бы ненаучными или даже псевдонаучными, поддерживались и первоклассные фундаментальные исследования в области биологии, включая энтомологию, генетику растений и человека ” .
До недавнего времени можно было только предполагать, что концепции Мигеля Серрано имеют под собой некоторые реальные основания. С публикацией же результатов исследования Райнера Карлша, можно говорить о том, что эти предположения обретают вполне определенную документальную почву.
В этом свете становится объяснимым странное “молчание” Нильса Бора о содержании визита Вернера Гейзенберга в сентябре 1941 года (Бог с ним, с “публичным” молчанием, но ведь даже письмо приватного характера бывшему ученику почему-то не рискнул отправить), а также крайняя степень секретности (подавляющее число документов засекречено до сих пор) вокруг ядерной программы Третьего Рейха.
Вопрос о подлинной степени востребованности немецких “наработок” в послевоенный период странами-победителями, во многом продолжает оставаться закрытым для неангажированного исследования. Этому способствует то обстоятельство, что в Третьем Рейхе всего за несколько лет были самым радикальным образом трансформированы незыблемые казалось бы материалистические институты, а на их месте воздвигнуто совершенно иное здание, основанное на совершенно иных принципах, открытое концептуальное осмысление которых грозило (и, что немаловажно – продолжает угрожать) подрывом основ современной западной цивилизации.
Своего рода “либеральная” попытка подобного анализа была предпринята в 60-х годах прошлого века французами Луи Повелем и Жаком Бержье в их совместном творении “Утро магов”. Заметим, однако, что темы, затронутые ими, были озвучены Мигелем Серрано еще до начала второй мировой войны в своем журнале “Новая Эра” (“Nueva Edad”). Дошло до того, что ректор чилийского государственного Университета, после выхода в свет книги “Утро Магов” специально вызвал Серрано в Чили с дипломатической службы, чтобы узнать, каким образом Серрано получил эту информацию еще 20 лет назад.
Что касается “атомных взрывчатых веществ, которые можно извлечь всего из нескольких граммов металла, способных уничтожить целые города”, то здесь вспоминается следующее любопытное высказывание министра вооружений Германии Альберта Шпеера, сделанное им в январе 1945 года: “Нам нужно продержаться еще один год, и тогда мы выиграем войну. Существует взрывчатка размером всего со спичечный коробок, количества которой достаточно для уничтожения целого Нью-Йорка”.
А Вернер Гейзенберг еще в июне 1942 года на секретном совещании в Доме Харнака, штаб-квартире Института Кайзера Вильгельма в Берлин-Далеме, на вопрос фельдмаршала Мильха о возможных размерах атомной бомбы, способной разрушить город, ответил, что заряд будет “не больше ананаса”, и для наглядности показал размеры руками.
В качестве заключения первой части нашего исследования, приведем весьма многозначительную выдержку из работы Дэвида Ирвинга: “Гитлер со страстным нетерпением ожидал окончания разработки нового, очень сильного взрывчатого вещества обычного типа и даже хвастался тем, что в реактивном снаряде “Фау-1” применили взрывчатку, “в 2,8 раза более мощную, чем в обычных бомбах”. А 5 августа 1944 года в беседе с Кейтелем, Риббентропом и румынским маршалом Антонеску Гитлер в весьма туманных выражениях говорил об атомной бомбе. Он рассказывал о самых последних работах “над новым взрывчатым веществом, разработка которого уже доведена до стадии экспериментов”, и добавил, что, по его мнению, с момента изобретения пороха в истории развития взрывчатых веществ еще не было подобного качественного скачка. В записи этой беседы можно далее прочитать: “Маршал выразил надежду на то, что ему не доведется дожить до того времени, когда применят это страшное вещество, которое может привести свет к его концу. Фюрер добавил, что следующий этап разработки, как предсказывал один немецкий автор, приведет к возможности расщепления самой материи и вызовет невиданную катастрофу”. Объясняя, почему новое оружие еще не применяется, Гитлер заявил, что разрешит использовать его, когда в Германии будут созданы и средства противодействия, а потому немецкие мины нового типа еще ждут своего часа. Гитлер также уверял маршала Антонеску, что в Германии созданы четыре новых вида оружия. О двух из них теперь знают все: это крылатый реактивный снаряд “Фау-1” и ракета “Фау-2”. Гитлер сказал: “Другой вид нового оружия обладает столь огромной мощью, что один удар таким оружием уничтожит все живое в радиусе трёх-четырех километров”. Это была последняя встреча Гитлера и Антонеску. И мы никогда не узнаем точно, что же имел в виду фюрер, упоминая четвертый вид оружия” .
Что же мог иметь в виду Гитлер, когда говорил о четвертом виде оружия? К этому и некоторым другим аспектам проблемы мы собираемся обратиться во второй части нашего исследования.
http://www.liveinternet.ru/users/1758119/post106852616/
Продолжение следует
